Книга
В Фуцзяни и других провинциях Южного Китая кульминацией подобных празднеств было шествие со статуей самого божества, как бы объезжавшего на Новый год свои владения. Статую сопровояодали музыканты, знаменосцы, актеры, мальчики в костюмах военачальников, служителей ада, демонов, люди, на-
Рис. 14. Белое непостоянство и Черное непостоянство. Старинный китайский рисунок [Нагао, 1973, т. 2, с. 122]
девшие на себя, как на преступников, кангу (обычай поклоняться божествам в обличье преступника был распространенной, хотя и вызывавшей неудовольствие ученой элиты чертой народной религиозности в Китае). Нередко на специальном стуле несли местного колдуна, который сидел, стиснутый со всех сторон острыми лезвиями мечей, так что при малейшем движении он рисковал порезаться [Нагао, 1973, т. 2, с. 306]. Среди участников процессии выделялись два мифических персонажа, два своего рода аллегорических образа «жизненного непостоянства». Одного звали Белое непостоянство (Байучан), а другого — Черное непостоянство (Хэйучан). В китайском фольклоре они считались слугами божественного патрона — Чэнхуана и выполняли роль своеобразных ангелов смерти. Существовало поверье, что тот, кто встретит их в новогоднюю ночь, непременно разбогатеет в новом году [Нагао, 1973, т. 1, с. 123]. Белое непостоянство имел облик великана в белой одежде, с белым веером и белым зонтом, с белым лицом, растрепанными волосами, высунутым языком и высоким колпаком на голове. Черное непостоянство, напротив, был черным с головы до ног коротышкой, наделенным гротескными атрибутами. Шествуя по улице, эти комичные духи совершали шутливые нападения на зрителей. Их прикосновение считалось недобрым знаком, и его боялись. Однако все верили, что, если в новогодней процессии не будет «жизненных непостоянств», в наступившем году случится много смертей [Нагао, 1973, т. 2, с. 305].
В Гуандуне шествия в честь локального божества обычно устраивали на 13-й день. Разумеется, подобные празднества имели множество вариаций. В качестве примера можно упомянуть об «игрищах с фонарем», проводившихся в деревне Пинь-цунь уезда Кайпин (Гуандун). В 20-х годах нашего столетия старики деревни разъясняли смысл праздника следующим образом: «Так как наша деревня по очертаниям напоминает льва, каждый раз на Новый год нужно бить в гонги и плясать, чтобы разбудить его и не дать ему заснуть». Накануне жители деревни изготовляли из бамбука и разноцветной бумаги большой шар (символ фонаря) и украшали его цветами. На ночь шар оставляли в деревенском храме, а на следующий день торжественно носили его по деревне. Несли шар сильнейшие мужчины, вышедшие победителями в специальных состязаниях. Праздничное гулянье продолжалось целый день, а под вечер шар уносили на гору. Там участники празднества разрывали его на части, и каждый уносил домой кусочек святыни, который служил оберегом от болезней домашнего скота и птицы [Гуандун, 1972, с. 500].
Огоньки фонариков посвящались не только богам, но и душам умерших. По всему Китаю большой популярностью пользовалось представление о том, что лампадки и фонари, зажженные на первое полнолуние года, помогают бесприютным душам найти дорогу в преисподнюю, где будет решена их судьба. Чтобы помочь несчастным душам, горящие фонари ставили на перекрестках дорог, у храмов, переправ и в других подходящих для этого местах. В деревнях Северного Китая крестьяне наливали в большой котел купленное в складчину масло и поджигали опущенный в него большой фитиль. Затем этот гигантский светильник носили по деревне и брызгали горящим маслом на углы домов, а их жильцы бросали в котел огарки свечей. Считалось, что неприкаянные души усопших, с которыми ассоциировались эти огарки, обретают таким путем успокоение [Нагао, 1973, т. 2, с. 292]. Фонари горели и для умерших предков, которых тоже провожали в праздник Первой ночи. Так, жители Цзянсу в полнолуние 1-го месяца прибирали семейные могилы и вешали на них фонарь.