Книга
На следующий день, с раннего; утра, женщины были заняты приготовлением пищи, отнимавшим много времени и сил. Дело не только в том, что к праздничному столу хотелось, конечно, подать разные деликатесы из редких и дорогостоящих продуктов. Обычай требовал заготовить всю еду на праздничный период заранее, поскольку в эти дни запрещалось пользоваться ножом, чтобы не «отрезать» счастье будущего года (ножи и другие острые предметы из кухонных принадлежностей заворачивали в красную бумагу и прятали) . К тому же все продовольственные лавки в первые дни Нового года были закрыты. На несколько дней вперед варили даже рис, причем в особенно благочестивых семьях очаг топили не хворостом (считалось, что это грозит дому оскудением), а стеблями травяных растений [Нагао, 1973, т. 1, с. 523]. Заготовленной еды должно было хватить с избытком на всю семью, поскольку вкушение пищи в новогодние дни само по себе считалось доброй приметой. «В первой половине первого месяца рот ни у кого не бывает пустым» — такова была идеальная норма, о которой свидетельствует старинная поговорка. Если говорить конкретнее, заготовленная впрок провизия была символом семейного достатка, переходившего из одного года в другой. Часть продуктов, предназначенных для новогоднего периода, даже полагалось оставлять несъеденной. Нетронутый остаток еды должен был, очевидно, способствовать преуспеянию семьи в наступившем году. «Если на Новый год есть излишек зерна, еда не иссякнет»,— говорили в народе [Нагао, 1973, т. 1, с. 523]. С окончанием работы на кухне
надлежало сделать последние приготовления к встрече Нового года. Из колодца набирали воды на два дня вперед, после чего его закрывали и «опечатывали» бумажками с надписями-заклинаниями. В доме еще раз убирали. Жители Пекина два века назад в канун Нового года выбрасывали на улицу и сжигали все накопившиеся за год объедки и все старые лекарства, что называлось «отбросить сто болезней» [Пань Жунби, 1961, с. 37]. Известно, что в средневековом Китае аптекари в Новый год бесплатно высылали лекарства своим постоянным клиентам. В канун всеобщего очищения все мылись. В Пекине в XVIII в. это делали 27-го или 28-го числа последнего месяца, в связи с чем бытовала поговорка: «Двадцать седьмого смывают болезни, двадцать восьмого смывают грязь» [Пань Жунби, 1961, с. 37]. В XIX в. пекинцы мылись главным образом в последний день года. Мужчины шли в баню и посещали цирюльника, женщины принимали ванну дома. После купания полагалось одеваться во все новое.
Состоятельные лица выставляли в гостиной лучшие вазы, лучшие образцы живописи и каллиграфии, которые в обычное время хранились под замком. Кроме того, у семейного алтаря вешали портреты предков, призванные напоминать о том, что мертвые участвуют в новогодних празднествах вместе с живыми. Рядом вешали свиток с именами всех прямых предков в роду. Считалось, что души усопших родичей пребывают в доме до середины 1-го месяца, и в течение всего этого времени к ним относились как к самым дорогим гостям. Ежедневно перед портретами ставили еду и питье: пять видов пищи, пять чашек вина и пять чашек чаю; тут же клали пять пар палочек для еды и даже полотенце,
чтобы предки могли вытирать свои лица, запечатленные на портретах.
В Южном Китае был распространен любопытный обычай: в последний день года мальчики с утиным яйцом и курительной палочкой в руках бегали по улицам, выкрикивая: «Продаю лентяя! Продаю лентяя!» Курительную палочку они оставляли в местном храме, а яйцо съедали, возможно искренне веря, что в будущем году они избавятся от своих дурных наклонностей [Гуандун, 1972, с. 23, 177]. Со своей стороны, взрослые дарили детям на счастье связки монет на красном шнурке, символизировавшие дракона; такие связки вешали на ночь в ногах детской постели [Ли Цзяжуй, 1936, с.117].
Обязательным сопровождением