Книга
В первые дни года каждому приходилось следить за своей речью. Запрещалось браниться и произносить всякие слова с «неприятным» смыслом, поминать смерть, демонов и целый ряд животных — лису, дракона, тигра, змею, слона и пр. Если дети случайно нарушили какое-нибудь словесное табу, им вытирали рот красной материей с жертвенного стола или бумажными деньгами. В Сычуани для этой цели просто вешали на грудь красную тряпицу [Нагао, 1973, т. 1, с. 586]. Для пущего спокойствия нередко вывешивали надпись: «Слова женщин и детей не считаются». Гуандунские хак-ка особенно опасались мяуканья кошки, которое напоминало выражение «не иметь» [Гуандун, 1972, с. 406]. Гуандунцы придавали наибольшее значение запретам на слова в 3-й день. С утра к дверям дома приколачивали лист красной бумаги с надписью «красный рот», служившую эвфемизмом выражения «запрет говорить». Многие уходили на охоту, как бы «посылая бранные слова дичи и зверям» [Ху Пуань, 1923, цз. 8,
с. 60]. Жители о-ва Хайнань в этот день ели пищу, оставшуюся от встречи Нового года, или мясо и рыбу, завернутые в листья горчицы. Считалось, что от соблюдения табу в этот день зависит счастье всего года [Нагао, 1973, т. 1, с. 587-588].
Приятное безделье, которое на несколько дней приносили новогодние празднества, не избавляло от необходимости зорко охранять свое будущее счастье. В это время нужно было соблюдать множество особых правил поведения, чтобы не прогневить гостивших на земле богов и заложить основы для преуспеяния в новом году. Поскольку никто в данном случае не мог чувствовать себя застрахованным от промахов и упущений, многие уповали на Цзян-тай-гуна — образцового сановника древности, который в роли божества приобрел способность отвращать всякие беды. В первые дни года почти в каждом доме вывешивали портрет Цзян-тайгуна или бумажку с надписью: «Тайгун здесь!» Существовали и специальные картинки-обереги на случай нарушения того или иного из многочисленных предписаний.
Множество запретов касалось хозяйственных дел. С давних времен в Китае повсеместно запрещалось в первые три дня года убирать пыль и топить очаг хворостом, который на этот период превращался в символ богатства (по этой же причине в новогоднюю ночь зачастую вносили в дом охапку хвороста; заметим, что слова «хворост» и «богатство» в китайском языке обладают фонетическим созвучием). Не разрешалось также отдавать на сторону огонь и воду, ибо и то и другое ассоциировалось в Китае с богатством. Недаром, по китайским поверьям, увидеть во сне воду означало разбогатеть в скором будущем. Жители Нанкина даже в обычное время не давали незнакомым людям огня и воды из своего дома, опасаясь, что незнакомец колдун, который вместе с этими дарами украдет их счастье [Нагао, 1973, т. 1, с. 634]. Суеверные хозяйки на Новый год не выливали помоев из страха облить ими витающих вокруг божеств, которые в отместку заставят их после смерти вечно глотать помои в аду [Нагао, 1973, т. 1, с 632]. На значение воды как счастливого символа указывает распространенный в некоторых местностях обычай «захвата воды» в новогоднюю ночь. Так, в Цзяньчуани (Юньнань) с первыми петухами (возвещавшими о наступлении Нового года) люди бежали к колодцу или ближайшему ручью и пили из них. Считалось, что тот, кто выпьет воды первым, преуспеет в жизни больше всех. Аналогичный обряд существовал и в Гуандуне [Нагао, 1973, т. 1, с. 632]. Крестьяне уезда Данъян (провинция Хубэй) соблюдали запреты, касавшиеся воды, в течение трех дней после проводов Цзаована - Малого Нового года. Согласно местному по-вепью, таким способом можно было предотвратить дожди на время уборки урожая [Нагао, 1973, т. 1, с. 633]. Прежде в первые дни года не выносили из дома и нечистоты. В средневековом Китае был распространен обычай бросать в выгребную яму человеческую фигурку и колотить палкой по нечистотам, приговаривая: «5Ку юань!», т. е. «Как пожелаю!» Происхождение этого обычая объясняется в старинной легенде о купце Оумине, который сумел получить в дозны дочь подводного царя-фею по имени Жуюань. С тех пор, чего бы ни захотел Оумин, всего у него было в избытке. Но со временем Оумин разлюбил свою жену, и однажды в новогоднюю ночь она исчезла в нечистотах [Крюков, Малявин, Софронов, 1979, с. 211]. Обычай