Книга
За несколько дней до церемонии священнослужители разносили по домам за небольшую плату вырезанные из бумаги изображения человеческих фигурок. В каждой семье покупали столько фигурок, сколько членов семьи. Затем этими бумажными фигурками обтирали тело и возвращали их в храм. Считали, что с ними «уходили» все грехи, болезни, неприятности старого года. В день церемонии о-хараи священник исполнял древнее норито «Молитвословие Великого очищения», после чего все бумажные фигурки либо сжигались, либо выбрасывались в горную реку [Невский, 1935, с. 24-27, 29, 30].
Упоминание об обряде о-хараи, исполнявшемся в хэйанский период при императорском дворце, сохранилось в сочинении Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья», в 156-м дане «То, что приобретает силу лишь в особых случаях». Сэй-Сёнагон пишет о том, что придворные дамы (куродо) накануне о-хараи в последние дни 12-й луны ломали палочки бамбука [Сэй-Сёнагон, 1975, с. 198]. С помощью этих палочек измерялся рост императора, императрицы, наследного принца. Затем по размеру палочек делались куклы, которые в® время обряда о-хараи опускали в бурную реку, полагая, что таким образом смывалась вся скверна с тех, кого эти куклы изображали [Сэй-Сёнагон, 1975, с. 354].
Поскольку в прошлом наступление Нового года, или, правильнее, новогоднего праздника, увязывалось & появлением молодой луны, много обычаев и обрядов приходилось на вечерние часы, с наступлением сумерек.
Ряд обычаев и обрядов кануна Нового года был связан с огнем, которому приписывалась очистительная функция и в котором видели символ продолжения жизни.
В XIV в. Кэнко-хоси писал о том, что в Киото «в новогоднюю ночь в кромешной тьме зажигали сосновые факелы» [Кэнко-хоси, 1970, с. 54]. В 1864 г. Э. Гюмбер наблюдал в окрестностях Эдо обряд зажигания лучин на пороге каждого дома в полночный час. «С приближением полуночи,— пишет он,— мы вдруг заметили появившиеся огни на всех порогах сельских жилищ. Это были зажженные пуки лучины, сначала горевшие ярким пламенем, потом вдруг меркнувшие» [Гюмбер, 1870, с. 354]. Пытаясь понять, что значили эти огоньки, Э. Гюмбер сравнивает этот обряд с обычаем гадания с помощью горячего олова на рождество у французов, когда девушки пытались узнать судьбу в новом году. «Японцы зажигают пук лучин, вымоченных предварительно в святой воде, затем, смотря по направлению, форме и блеску пламени, стараются отгадать, хорошее или дурное будущее ожидает их в наступающем году» [Гюмбер, 1870, с. 354].
В середине XIX в. во многих синтоистских храмах в полночь зажигались большие костры, при свете которых совершался обряд очищения (мисодзи). Священники в полном облачении выходили из храма, на последней ступеньке их встречали двое ряженых, изображавшие бесов, с рогатыми масками на лицах. При виде священников они обращались в бегство [Гюмбер, 1870, с. 354]. Обряд этот очень древний. О нем упоминал в XIV в. Кэнсо-хоси, который называл его «изгнанием демона». Первоначально это была ритуальная пантомима, которая разыгрывалась при императорском дворце в новогоднюю ночь. Участников пантомимы было двое: один изображал Демона болезни, другой — его противника. Оба участника обряда были одеты в живописные костюмы, на лицах — маски. По окончании обряда Демон болезни должен был быть изгнанным из дворца (а позднее из храма) через определенные ворота [Кэнко-хоси, 1970, с. 54, 174 (ком-мент. XIX, 13)]. Хочется обратить внимание на то, что этот обряд очень похож на корейский — на изгнание Духа лихорадки Чхоёном, сыном Дракона Восточного моря, совершавшееся в новогоднюю ночь при дворе ванов династии Коре (X—XIV вв.).