Книга
Поджио, «власти терпят подобные безобразия и для приостановления их не предпринимают никаких мер под предлогом, что эти кулачные бои не что иное, как забава, которая всегда разрешалась правительством» [Поджио, 1892, с. 215].
К этому свидетельству, основанному на литературных источниках, очень близко примыкает дневниковая запись полковника генерального штаба Карнеева, путешествовавшего в 1895—1896 гг. по южным провинциям Кореи. В конце февраля — начале марта 1896 г. Карнеев наблюдал в Сеуле «каменное сражение».
«Проходя однажды по западному участку сеульской стены, я увидел на открытой равнине две большие группы корейцев, расположившиеся одна против другой. По временам от каждой выделялось по нескольку человек, сходившихся как бы для драки; остальные следили за ходом драки, причем часто с криками, то наступали, то отступали, перебрасываясь даже камнями,— писал Карнеев.— Оказалось, что в феврале и марте (т. е. в Новый год по лунному календарю.— Р. Д.) корейцы выходят из города для особой игры. Начинают мальчики, а потом уже и взрослые. Жители города разделяются на две партии. Когда кто-нибудь из начинающих драку побит, то за побитого выходят отомстить из его партии, и партии еще больше и больше умножаются. Иногда выходят для стычек к деревне Манхо. Эти драки происходят на кулаках, палках и камнях и кончаются иногда убийствами. Обыкновенно прекращаются распоряжением властей» [Карнеев, Михайлов, 1958, с. 189].
Еще в начале XX в. в горах сохранялся обычай кидания горящих факелов в ночь полнолуния. Для этого соперничавшие деревни собирались на противоположных холмах. Как только всходила луна, они устремлялись навстречу друг другу с криками «Вперед! Вперед!», бросая горящие факелы, как гранаты, в своих соперников. Победившая сторона отмечает свою победу криками: «Да здравствует моя деревня!» Эта игра, представлявшая собой красочное, поистине фантастическое зрелище, редко приводила к несчастным случаям [На Тае Hung, 1972, с. 19].
После празднования полнолуния 1-го лунного месяца новогодние тор-ясества постепенно заканчивались. В деревнях начиналась подготовка к весенним полевым работам.
"D календарной обрядности япон--*-* цев, как и всех народов Восточной Азии, первейшее место принадлежало и принадлежит Новому году. Это не только важнейший из зимних праздников, но и важнейший праздник вообще, имеющий большее значение для народной жизни, чем, пожалуй, все остальные праздники, вместе взятые. Не случайно в современной Японии именно на новогодний период падает наибольшая часть отпусков.
Место новогоднего праздника и связанных с ним обычаев и обрядов в традиционной культуре японцев наиболее ярко показал Кавабата Яеуиари (1899-1972). В лекциях «Существование и открытие красоты», прочитанных им в Гонолулу в 1966 г., он рассматривает новогодний обычай сочинять короткие стихотворения (хайку), выражающие философское и эстетическое восприятие и понимание этого важнейшего праздника, в одном ряду с такими вершинами японской культуры, как «Такэтори моногатари» (X в.), «Записки у изголовья» («Макура-но •соси») Сэй-Сёнагон (966—1017), «Гэндзи моногатари» Мурасаки Си-йибу (978—1017), творчество Басе и чайная церемония [Кавабата Ясува-ри, 1975, с. 249-275].
Яркий, красочный, веселый новогодний праздник японцев всегда привлекал к себе вншмание. Отмечая разнообразие новогодних обычаев ж обрядов японцев, русский дипломат Григорий де Воллан в конце XIX в. писал: «Каждая провинция празднует по-своему Новый год, и можно было исписать целую книгу, если описывать все характерные обычаи японского народа» [Воллан, 1903, с. 176].